Конан-Пожеванная Хвоя уже двадцатый день гнался за коварными набигателями-аквилонцами. Когда никого не было рядом (чтоб не могли подслушать) он все чаще задумывался над тем, что от Стены в три километра высотой, из битого стекла, которую возводили 20 тысяч лет несчетные и нечетные поколения его предков-алкоголиков, пожалуй, толку не много. Ну в самом деле, стоило ли так корячится, если любая аквилонская обезьяна, только вчера ставшая на задние лапы и одевшая отделанные алмазами трусы, шутя перелазила ее, да еще и с тремя мешками нахапанного добра на спине? Эти недостойные мысли у киммерийского пограничника возникали каждый раз, когда он оказывался вдалеке от родимых лютоелей и свирепосин.

Каменщик Кром Кровавый Понос, тот самый, что начал стоить эту Стену давным-давно, на заре веков, приказал своему народу держать границу на замке. Так киммерийцы и жили, рождаясь и умирая на продуваемом всеми ветрами парапете. Но ни на секунду не покидая мавзолей своего обожествленного вождя, замурованного живым, в бутылку из под шампанского. Киммерийцы касались земли только в двух случаях – когда по пьяни слетали со Стены, и когда замарывали себя богопротивными (с точки зрения лютоелок и лютотелок) делами.

Конан был как раз из таких отщепенцев, среди которых были содомиты и дезертиры, инвалиды и убогие. Он был еще хуже чем они – он был бастардом. И поэтому по достижении семи лет должен был искупить свой грех пред богами и лютоелками кровью. Лучше, конечно, своей, ибо чужую проливать любой дурак горазд.

Стальные, в зеленую клеточку, хоромы асиров он миновал ужо как две недели назад, а тупые аквилонцы все бежали и бежали дальше, на север. Судя по следам их было пятнадцать человек (в алых робах, вышитых золотой нитью, и украшенных только что содранной медвежьей шкурой), все как один здоровые мужики, почти такие же как сам Конан Бычье Вымя.

С каждым днем становилось все холоднее и холоднее. На двадцать третий день преследования Конан понял, почему аквилонцы с редкостной частотой так стремятся перелезть через Стену, с двумя центнерами груза на плечах. Да все просто, чтоб согреться. Он бы сейчас и сам не отказался, пожалуй, взгромоздить на спину наковальню, или даже три, и натощак покорить Стену. Но увы, она была далеко.

Незаконнорожденный бастард поправил драгоценный соболий плащ, изодранный уже в лоскуты и грозно нахмурил чело, глядя в вечернее небо. Золотистые локоны обрамляли хмурое лицо варвара, вспоминающего свой путь. Каждый день в лютом холоде оставлял свою метку на теле киммерийца. Шелковые подштанники изорвались, копейные ножны износились, атласная рубаха покрылась пятнами пота, золотое и серебряное шитье облетело со стальных доспехов. Да что там, даже алмазы и то из каблуков и голенищ сандалей повылетали. Но Конан не унывал, он их на обратном пути подберет. А не подберет, так сочинит песнь, как потерял их в бою с лютотелками, или даже лютоелками. Конан причмокнул от удовольствия, представив, как становится знаменитым. И может быть даже им будет гордится его отец, Хисса Зул, Зуагирский Император, сидящий в Чертогах Эпикфейла (см. примечание) на горе из битых стаканов, давно ставших пределом мечтаний королей королей королей эээ…. королей. Каждый человек в Киммерийском Королевстве спал и видел в мечтах, как попирает голой жопой груду битого стекла, которое не простое битое стекло, и даже не просто битые стаканы королей королей, а символ того, что на троне сидеть не так то легко, как может показаться. И без битого стекла в анусе этого не понять. А вот с полной сракой стекла – совсем другое дело!

«Чем больше в жопе стекла, тем больше в башке ума» – говаривал папаша Конана с удовольствием ерзая по трону.

Повалил густой серый снег с алой шелковой оторочкой, вышитой золотой нитью.

- О бог осин Кром Отбирающий и Умножающий, благодарю тебя за снегопад, – упал на колени и горячо замолился Конан. Потом, правда оказалось что следы набигателей куда-то делись, но Конан был уверен, это происки гипербореев, живших далеко на юге, и питавшихся объедками с Киммерийской стены.

«Вернусь, всех передушу, одного за другим!» – поклялся Конан на елочке. «Без их колдовства тут точно не обошлось!». Но даже это не могло остановить незаконнорожденного варвара, забыв сон и еду, он мчался по пятнадцатиметровым сугробам

Вдруг бастард услышал подозрительные стоны, высоко в дупле лютобаобаба. Для него, выросшего на Стене и не видевшего деревьев ни разу в жизни, залезть на двухсотметровую высоту труда не составило. Стоны раздавались все громче и громче.

- А что это вы тут делаете?! – заорал донельзя обрадованный Конан в дупло. Их, Конана и дупло можно было понять, ведь они не видели людей уже два месяца. Вот этого увидеть варвар никак не ожидал, его отец, Хисса Зул возлежал на парчовой кровати со стальной отделкой вместе с о ужас, мачехой Конана Маев Трехлавой!

Свет померк у Конана перед глазами, ноги подкосились, руки разжались и худосочное тело мальчишки полетело вниз. Проломив пышную крону дерева и приземлившись на валун тело отбросило прямо в водопад, несший свои замороженные воды в лавовое озеро. Несмотря на перебитые руки и ноги варвар зубами вцепился в льдины и выволок себя на берег. Чтобы не началась гангрена Конан перегрыз себе ноги. Жизнь засияла в новом свете, доселе неизвестными красками.

Смастерив наскоро из копья две лыжи, варвар вознамерился продолжить путь. Как вдруг откуда не возьмись возникла мачеха из Дупла, Маев, которая тут же начала высмеивать его. Обливаясь кровью, потом и слезами Конан полз по снегу на обрубках, пытаясь догнать юную деву. Так прошел еще месяц. Раны Конана зажили, ползанье на обрубках конечностей несказанно закалило его. Его крейсерская скорость выросла почти до мили в час, вот-вот он догонит юную насмешницу.

Но недаром Конан был сыном Хисса Зула, ум и хитрость – вот что ему досталось от отца.

- Ой, я ногу подвернул – заорал вдруг Конан.

Маев за месяц так привыкла к этому едва живому обрубку плоти, ковылявшему за ней, что сразу купилась на это и подскочила помочь.

- Сдохни сука, – заорал Конан и сдавил пальцами ей горло. Лицо девушки посинело, язык вывалился и почернел, но она прохрипела:

- Помогите мне о ледяные драконы!

И тут же прямо из замороженной намертво земли полезли ледяные драконы, они то и размозжили голову Конану валуном в неравном бою. Тут-то ему память и отшибло. Поэтому как его разорвали на куски и сожрали, он уже не помнил.

Вот такая вот невеселая история.

Примечания

Эпикфейл – в этом слове звучит ипичность и фейлы, иными словами ипичная хуита.

Дупло – а в этом слове звучат сила и непреклонность Киммерии, суровость и несгибаемость клюва дятла, а также титаническая мощь зубов белки.

Читайте многотомное продолжение ипического эпоса от продолжателя Толкина, Муркока и Сапковского в следующих томах: «Кишечник Дракона», «Прямая Кишка», «Стул Дракона» («Возвращение Конана»)!